Вашу мать... да что тут творится?!! Что это за бред?!! Может, я сплю?
- Ступай и ничего не бойся, - ровно сказал из-под маски жрец, небрежно набрасывая на бедра кусок протянутой кем-то ткани. - Когда родится ребенок, принесешь его в Храм. Он станет одним из нас. А до этого дня ты - неприкосновенна. Дарэ.
- Дарэ, - слаженно прошелестело по пещере.
Некромант протянул в темноту смуглую руку, выхватил откуда-то знакомый до боли красный шнурок, накинул на предоставленное с готовностью девичье запястье, будто отмечая его этим знаком. А потом небрежно кивнул, набросил на плечи черно-золотую мантию и неторопливо удалился, больше не уделив униженно склонившейся перед ним девушке ни толики своего внимания.
Я оторопело проследила за тем, как следом за ним потянулись в темноту остальные жрецы. Как перед каждым из них незнакомая девчонка угодливо прогибалась и еще более униженно кланялась, чиркая набухшими от возбуждения сосками по холодному камню. Как они медленно и неторопливо удалялись, не удостаивая ее даже взглядом. И как один за другим пропадали в темноте, уходя куда-то влево и вглубь пещеры, где, вероятно, имелся незамеченный мною раньше выход.
Сколько это длилось, не знаю. В тот момент меня поразил совершенно необъяснимый ступор, из которого я никак не могла выйти. То, что случилось, было чудовищно. Страшно. Я ничего не понимала. И больше всего не понимала девушку, которая была готова унижаться и ложиться под некроманта за какой-то драный шнурок, сулящий ей мимолетную защиту. Я не могла поверить, что она искренна сейчас. Я все время искала в ней признаки отчаяния, отголоски пережитой боли, пыталась услышать первые всхлипы, сказавшие бы о том, что на самом деле ее принудили и гнусно использовали.
Но она молчала. И она подобострастно гнулась перед некромантами, провожая их горящими глазами, в которых светилось лишь благодарность и неподдельное торжество.
Наконец, жрецы ушли все до одного, и мы остались одни. Я - растерянная и ничего не понимающая, и она - облегченно поднявшаяся на ноги и набросившая на себя белую простыню с алтаря со следами собственной крови. Наскоро оглядевшись и убедившись, что больше никого поблизости нет, она бесстыдно вытерлась и, обмотав вокруг тела испачканную ткань, громко шмыгнула носом, явно начиная подмерзать. Затем каким-то детским жестом потерла одну ступню о другую. Снова быстро огляделась, подумала. Полюбовалась на обвивающее ее запястье "украшение", сделавшее ее на целый год неприкосновенной ни для кого в целом свете. Довольно хмыкнула. Наконец, гордо вскинула голову, широко улыбнулась и, подхватив повыше полы свисающей простыни, почти бегом кинулась к выходу. Не заметив ни меня, ни трепещущих от моего гнева свечей и ничего вообще. Кроме собственного триумфа и радостного осознания того, что ее "выбрали", милосердно "приняли ее жертву" и даже отпустили живой.
Блин... выходит, вот почему Лин так грубо ошибся: на самом деле у красного цвета в Невироне было два назначения. Один, как в моем случае, говорил о том, что избранный жрецами в скором времени должен будет принести "добровольную" жертву. А другой...
Проводив обрадованную девушку неподвижным, каким-то помертвевшим взором, я медленно выпрямилась и еще медленнее подняла голову, пристально всматриваясь в темноту и силясь угадать в ней лицо бога, перед которым только что совершился ритуал зачатия нового некроманта. В душе тяжелой волной поднималась глухая ярость. Потом забурлил давно не испытываемый гнев. Меня буквально разрывало на части от внезапно вспыхнувшей ненависти.
Владыка Ночи, значит... Оберегатель... Хранитель... и Господин...
Сжав зубы, чтобы не выругаться от души, я медленно подошла к статуе, постепенно задирая голову все выше и испытывая сильное желание заглянуть Айду в глаза. Молча сверля его бешеным взглядом. Тяжело дыша. С трудом удерживая бушующие внутри чувства. Приблизившись к алтарю, выточенному из такого же черного камня, как сам Айд, с яростью увидела небольшое углубление в центре, куда как раз поместился бы взрослый человек. Мгновенно узнала узкие канавки для стока крови и предназначенные для чаш места. Наконец, заметила небольшое кольцо в полу, служащее, видимо, для прикрепления цепей...
А потом снова подняла голову и, задыхаясь от ярости, прошептала:
- Сволочь... какая же ты все-таки сволочь...!
Айд промолчал, буравя меня из темноты таким же напряженным взглядом.
- Я тебя уничтожу... я все здесь уничтожу... ни камня, ни куска от проклятого алтаря не оставлю! Слышишь?!
Но он опять промолчал, неподвижно глядя в пустоту прямо перед собой, и тогда я внезапно рассмеялась. Тихо, все с той же ненавистью и какой-то несвойственной себе прежде злостью. После чего вернулась к алтарю, положила правую руку на еще теплый камень и прикрыла глаза, всерьез опасаясь, что горящие в них искры способны поджечь все вокруг. А потом глубоко вздохнула и выпустила наружу давно просящийся Эриол. Позволив ему прошить проклятый алтарь насквозь, бесшумно разрубив его на две неравные половины и заставив сперва с жалобным стоном осесть, а затем со скрипом развалиться на мелкие осколки.
От неслышного, но тяжелого удара каменный пол мягко дрогнул, заставив покачнуться многочисленные светильники и пустив гулять по залу странноватые тени. Пещера тоже содрогнулась, словно в агонии, как будто уничтоженный алтарь потянул за собой стоящие по периметру колонны и вынудил их опасно прогнуться. Потом мелко задрожала сама статуя, став в неверном свете еще более мрачной. А затем все внезапно успокоилось. Замолчало. С усталым вздохом застыло снова. Только густая пыль вилась в том месте, где недавно стояло жертвенное ложе, да в воздухе появился слабый привкус пыли.